В древней могиле, на диком песчаном прибрежье.
Долго трудился он; долго слагал воедино
То, что гробница хранила три тысячи лет, как святыню,
И прочитал он на чаше
Древнюю повесть безмолвных могил и гробниц...
Вот если взять и пойти на привезённую из Египта выставку “Tutankhamun and the Golden Age of the Pharaohs” в Музей науки Института Франклина в Филаделфии, то тогда можно вспомнить так прочно и давно позабытое, что, может быть, и не знал, на самом деле, никогда. Что Тутанхамон был (скорее всего) сыном того самого фараона-оступника Эхнатона от одной из его жён. Что он сам был женат на своей сводной сестре, дочери красавицы Нефертити. Нефертити была главной женой Эхнатона, но у них было только шесть дочерей и ни одного сына. И ставший фараоном в девять лет Тутанхамон вернул к власти древних египетских богов, которых прижал было Эхнатон. Что великие пирамиды в Гизе уже стояли больше тысячи лет на египетской земле к тому дню, когда Тутанхамон родился. Эта тысяча лет потрясает человека другой эпохи - той, в которой мобильные телефоны были редкостью ещё десяток лет назад. А в могущественном Египте тысячелетиями ничего не менялось, и были всё те же фараоны, и всё те же пирамиды, и всё те же боги, и всё тот же Нил.
Эта выставка в два раза больше знаменитых выставок семидесятых годов. Тогда часть экспонатов была повреждена, и египетские власти на тридцать с лишним лет запретили вывоз древних сокровищ из страны. Ту выставку привозили и в Советский Союз. Не оттуда ли, интересно, появился знакомый с детства и где-то стоящий до сих пор на полке бюст прекрасной Нефертити, с загадочной улыбкой смотрящей своими слепыми глазами куда-то в неведомое? К нынешней выставке ещё прилагается фильм в IMAX кинотеатре, где Омар Шариф рассказывает про то, как строили пирамиды, про то, как затем фараонов стали хоронить скрытно из-за несносных ночных расхитителей гробниц, про то, как Говард Картер пять лет бесполезно приезжал на раскопки в Долину Королей, а на шестой год его экспедиция нашла единственно нетронутую усыпальницу Короля Тута. Про проклятие могил фараонов.
Омар Шариф был когда-то игроком в бридж мирового уровня. То есть настолько мирового, что я в те далёкие времена, когда читал учебники по бриджу - словом, когда у меня был замок, прямо в этих книжках изучал расклады и сдачи, сыгранные Шарифом в разных турнирах. За это я не могу Шарифа не уважать.
Кроме бриджа, есть карточные игры и попроще. Например – подкидной или даже переводной дурак. В этой игре, мне лично кажется, есть что-то наше, близкое. Когда-то давным-давно у меня в школьном дневнике появилась порицающая запись про то, как я с приятелем изготовил на уроке труда карты и играл ими на другом уже уроке. Я прекрасно помню эту “бархатную” с одной стороны бумагу серого цвета, предназначенную для аппликаций и рукотворных поделок, из которой мы эти карты сделали. А вот теперь совсем другой ребёнок придумал себе другие карты. В которых вместо тузов-королей-дам-вальтов и прочей цифровой мелочи старшинство карт обозначается логикой пищевой цепи – человек-тигр-собака-кошка-мышка-сыр-моло
Африка подарила миру не только пирамиды, Нефертити и Омара Шарифа. Она ещё породила спасателя в сезонно опять с этих выходных доступном бассейне на открытом воздухе при апартментах. У спасателя очень тёмная, до синевы чёрная кожа и отчётливо правильное произношение. Скорее всего – студент местного или иного университета, приехавший из неведомой страны. Работа спасателя – временная и утомительная. Нужно с раннего утра до восьми вечера сидеть в бассейне под палящими лучами солнца. Но вот мы тут пришли вечером с ребёнком в бассейн, а он был закрыт, хотя после обеда спасатель в бассейне находился. Это значит – спасатель сразу нашёл себе на вечер какое-то более интересное занятие, чем лениво сидеть на стульчике под зонтиком, а мы ушли несолоно хлебавши. А в прошлом году спасателем летом подрабатывала российская студентка-пятикурсница, изучающая искусство кинематографа, терпеливо всегда честно дожидающаяся восьми вечера, отчаянно изнывающая от скучной неподвижной работы, выцветающая волосами и облезающая кожей носа и плеч, до бронзовости загоревшая за лето. И вот можно честно сказать – я пока не вижу ни одной причины, по которой можно было бы считать африканского студента в бассейне лучше российской студентки. Тем более, что вода в бассейне в день открытия была на редкость холодная, и я отчётливо простудился.
Несмотря на простуду, на океан всё-таки в выходные мы поехали, открывая сезон. Погода была самая подходящая – жаркая, но с не позволяющей безнадёжно обгореть дымкой на небе. Океанская вода ещё, конечно, не прогрелась, но на волнах всё равно покачаться-попрыгать пришлось. Обратная океанская дорога была медленная – последний день длинных выходных, Мемориальный день. Газ-тормоз, газ-тормоз, и так долго-долго. В соседнем ряду из окна машины напротив высовывались голая пятка и ленивая тонкая отманикюренная рука – просто так, навстречу ветру и солнцу, и это было очень мило, и волнующе, и отвлекающе от управления автомобилем, и почему-то возникало приятное чувство прикосновения к чему-то свободному и лёгкому. А потом, через много миль, пробка рассосалась, и та машина навсегда утерялась на длинной дороге.