29 февраля
Я сегодня вспомнила, как в Москве решала вопрос, в чём ехать: в пальто или в шубе. Хотя большинство голосовало за шубу, я поехала в пальто. Хороша бы я была в моей шубе! Какая весна! Всё цветет и благоухает. Здесь очень красивые фонтаны. Цементные водоемы наполнены водой до краев повсюду, во дворе каждого дома. Дворы — это отдельная архитектурная тема.
Была первая экскурсия в магазины. Это можно назвать именно экскурсией, так как никаких покупок сделано не было: цены на вещи таковы, что зубная щетка или пуховка стоят четверть того, что могут стоить туфли, а туфли нельзя купить, потому что они разваливаются, пока доходишь до дома. Но ведь ножи для бритья так же необходимы, как чулки. А апельсины? Но, с другой стороны, пять апельсинов — это губная помада. Но самое необходимое — это термос, красивый голубой термос. А он стоит столько же, сколько часы. И нужно, обязательно нужно попробовать ананасы. Или хотя бы халву. Но тут перед вами встают маленькие прелестные часы. И вы решаете, что прежде всего необходимо купить туфли.
Так, переводя с халвы на манишки для фрака и обратно на финики, все сводишь к часам. Но ведь не может же человек покупать всё время часы. Я промучилась некоторое время (его у нас очень мало, так как играем два-три концерта в день), успокоилась совершенно и смотрю на всё как на кинофильм, в котором я только зритель. Между прочим я решала вопрос, почему у нас у всех такая жажда покупать (нам хочется всё: и подтяжки, и пылесос, и штопку для чулок). И я поняла, в чем дело: каждому человеку отпущено в организм вместе с гемоглобином и лейкоцитами какое-то количество покупательных способностей. Но так как в нашей трудной жизни мы почти никогда не покупали, а всегда доставали или получали, эти способности, накапливаясь, вроде кислот или солей, причиняют организму некоторый ущерб, и он, как беременная женщина на солёное, накидывается на покупки. Поэтому я стараюсь терпеливо относиться ко всем бесконечным разговорам и соображениям: что купить? (Купила банку ананасов — назло!)
1 марта
Концерты проходят хорошо, но не отлично, так как составлены неправильно (по жанрам), не говоря уже о том, что без конферансье всегда чувствуются все шероховатости.
У меня со дня приезда испортился голос, и я массу времени трачу на электризацию и доктора. Чёрт бы меня побрал!
5 марта
Все что-нибудь купили. Масса переживаний. Все ходят вместе, советуются, выбирают. У меня не хватает терпения. Я купила очень противные на вид туфли в какой-то лавочке (было 40 минут, чтобы успеть на машину), заведомо зная, что дрянь.
6 марта
Приём у американцев. Очень славные люди. Простые и приятные в обращении. Ужин а-ля фуршет. То есть я опять не могла есть и нервничала, чтобы не пропустить самое вкусное. Русский человек не создан для а-ля фуршет. Я люблю сидеть за столом, чтобы мне всё подавали.
«Блистала» знанием английского и французского языков. Мои товарищи совсем не знают ни слова. Зоя Гайдай просит меня перевести сидящему рядом с ней офицеру, что она «по-английски ни в зуб ногой». Моих знаний для перевода такой идиомы не хватило.
9 марта
Боже мой! — это означает, что у меня днем нет времени записать сильные впечатления. В данном случае в такое состояние меня привел восточный базар. Сводчатые коридоры, то темные, то залитые солнцем. В куполах специально — огромные отверстия разных форм. Уж нечего говорить о лавках, товарах, купцах, ремесленниках, ребятишках, женщинах.
После бесконечных переходов по узким лабиринтам, довольно темным, я вышла, вдруг ослеплённая, на залитый солнцем внутренний двор старой мечети. Восхитительный ансамбль необычайной мозаики!
Купила финики (в первый раз со дня приезда). В Тегеране они обычно рассыпаны на лотках и прилавках, а здесь это огромные прессованные жернова (вроде кругов сыра), сияющие цветом сотового меда, вкусом уносящие человека в нездешние края.
Я с суеверным ужасом смотрела на огромные мешки хны, за ложечку которой любая женщина из моих знакомых в Москве отдаст всё.
18 марта
Уехали из вагона навсегда. С оседлой жизнью все кончено: мы в машине.
Бобольсер — курортный городок. Прелестно и красиво. Живем в немыслимо роскошной гостинице. Вестибюль — как из заграничных журналов. А ванная — хочется плакать. Натюрморт на столе: букет роз и левкоев, огромные померанцы, два лимона, фиалки в стакане (каждая фиалка с чайную ложку). Сколько стоит номер — страшно подумать.
Ходили по торговым улицам. Тут же на улице, среди лавок, делают всё. Здесь мастерские, где шьют шапки. Кузница, где при вас делают подковы и подковки для вашего ослика. Какой-то дядька тянет длинные золотые нитки, надевает их на гвоздь и снова тянет, и так без конца. Это, оказывается, будут конфеты. А рядом гончар. А тут пекут хлеба невозможного фасона. А дальше чеканят медные кувшины и блюда. И тут же куры, и маленькие барашки, и лаковые туфли, и мясо висит — огромные туши, и ковры на тротуаре, и не надо их обходить, а надо идти по ним: оказывается, они от этого делаются лучше.
А какие здесь хорошие дети — верх деликатности и прелести. Я их никогда не забуду. И вообще никто не говорит грубо. Нищие тоже очень хорошо себя ведут. Хотя они говорят:
— Мадам, давай деньги! — но эта императивная форма далека от просительной интонации, и они скоро сдаются, видя ваше отчуждённое выражение лица. Это очень профессионально. Они не теряют на вас времени и не сердятся. Нищенство — такая же профессия, как и другие.
Концерты идут хорошо.
30 марта
Вот и всё: весь восток уже объехали, завтра едем в Тегеран и оттуда, кажется, на юг.
Здесь когда-то стоял русский гарнизон. Все ужасно трогательно, особенно маленькая церковка, как игрушечная (в ней — парикмахерская, но кресты не сняты). Имеется дом культуры, офицерское собрание, столовая. Вчера была на казвинском базаре — боже мой! Но меня беспокоит местная экономика: здесь все всё продают и никто ничего не покупает. Мне кажется, если бы не я, ни одной сделки не было бы совершено. Я купила дивное украшение из кожи, голубых бирюзовых бус и зеркальца — шлея для ослика (зеркальце приходится как раз под хвостом), до сих пор она висит в моей квартире.
Кстати, об экономике. Все время я отгоняла от себя эти мысли, но неумолимое время ставит передо мной вопрос: что кому купить??? «Когда я начинаю думать о том, что не могу купить, у меня резко портится характер», — сказала мне утром Ирина Тихомирнова. Поэтому нужно думать только о том, что можно купить. Но тут тоже столько вариантов! И вот снова: если я делаю себе костюм, о котором так мечтала, то нельзя сделать куртку для Сандро. А с другой стороны, К.Т.Т. нужны тоже штаны. Я уже не говорю о том, что нужны чулки, а чулки стоят столько, что на эти деньги можно купить туфли для Татули и Женечки. А мама должна получить юбку. А как же быть с моим бельём? Но если допустить, что можно без него обойтись, то я имею право купить термос (красный! в плетёной обертке!). Но он стоит столько же, сколько отрез на костюм или хотя бы чулки (ведь без них я тоже не могу!). А подарки???!!!
А денег так мало, а кругом еще гранаты, апельсины, халва, чай (три стакана — губная помада!).
Здесь всё невообразимо дорого и несообразно для нас. Тетради, краски, бумага, перья — всё это недоступно. Всё местное очень плохое и всё равно дорого. Всё заграничное — недосягаемо. Единственно, что можно купить, — хна! (вчера видела лошадь — обычно им красят ноги и хвосты, — а тут она была белая, в яблоках из хны). Но если её (хну, а не лошадь) и можно купить, то нельзя везти через таможню. А я вообще хочу пылесос. Он стоит столько, что даже мечты о нем являются кощунством.
8 апреля
Басра. Все предыдущее, что я видела в мире интересного, больше не существует. Я брожу по улицам целый день и не могу поверить, что это правда.
Здесь все как до Рождества Христова. Я не могу оторвать глаз и нетактично впиваюсь в лица. Идут индусы в военной форме — в коротких штанах и дамских шляпах с полями и перьями. Арабы совсем другие, чем в Хормшахре: поверх платьев они надевают бурнусы — белые, серые, чёрные, а плечи и ворот золотые; на головах поверх длинного, необычайно повязанного платка-шали лежит черный жгут, два раза, как змея, обвивая голову; на ногах тисненные золотом сандалии; походка такая, что каждый из них мог бы поступить царём в любую страну.
Всё шумит, движется, кварталы чайханэ заполнены — сегодня Пасха. Причудливые одежды и лица поражают воображение. Проносится машина с шофером — на голове платок со змеёй. Другую останавливает араб в длинном платье, в золотом плаще; открыв дверцу, садится в машину. На велосипеде проезжает юноша в длинном дамском платье, в платке, с сигарой в зубах; он едет вдоль канала. Пальмы отражаются в воде; ступени домов спускаются в канал.
Индус в коротких штанах, с черными коленками, садится в баляму, араб везёт его, с помощью шеста управляя лодкой. Каналы везде. И вблизи воняют, как и полагается.
Полицейский в ослепительно белом кителе с золотыми шнурами и черными обшлагами рукавов, в белом кивере с черным шишаком, в длинной юбке и чёрных ботинках улыбается ослепительно белыми зубами.
Вообще зубы здесь очень приняты. Негры, индусы, египтяне, персы — все кругом сверкают зубами.
Стою на мосту через канал два часа и боюсь открыть глаза шире — вдруг я проснусь, и всё исчезнет.
9 апреля
Ужасно стало трудно передавать впечатления: не хватает прилагательных.
Была в раю между Тигром и Евфратом. Это там, где жили Адам и Ева. Очень неинтересное место: также, как и везде, — река, пальмы, песок. Дерево, с которого Ева сорвала яблоко, представляет собой жалкое зрелище, торчит из земли еле-еле: женщины-арабки приходят и отрезают по кусочку (есть поверье, что оно помогает от бесплодия), так что от дерева почти ничего и не осталось.
А потом… потом мы были в настоящем раю. Дорога среди пальмовых бесконечных рощ. Видны глиняные жилища арабов (как в учебнике географии). Виноградники под пальмами. Мосты, река, балямы, нагруженные пальмовыми ветвями (пальма — кормилица: она дает и финики, и топливо, и строительный материал).
Снимались в лодках, лазали на пальмы, как обезьяны, ели финики и мчались дальше, как нечистая сила, — с безумной скоростью (научилась править джипом), бросали мелочь арабчатам — они устраивали безумную свалку. Чувствовали себя миллионерами, путешествующими для собственного удовольствия.
10 апреля
Уезжаем, уезжаем! Бесконечный путь на машинах холодной ночью, длинный-длинный бесконечный путь. Холодно. Все тело затекло. До одурения хочется спать. Но спать еще хуже — совсем замерзаешь.
Бесконечно долго летим и наконец, когда уже все равно, садимся на аэродром.
Снова Тегеран. Боже мой, какой неинтересный город! Ни пальм, ни арабов, ни каналов — просто Малаховка. Как это ещё недавно могло мне нравиться?
13 апреля
Было три открытых концерта для населения города. Успех вообще, и мой в частности, — невообразимый. Один мрачный миллионер, наверное, эмигрант, который за всё время не вымолвил ни слова, подошел ко мне после моего выступления и равнодушным голосом мрачно произнес:
— Поразительно. Ничего подобного никто не мог себе представить. О вашем исключительном таланте говорит весь город. — И, не взглянув больше на меня, пошёл куда-то.